Вена, 20 июня 1885 года, вечер субботы. Молодой невропатолог Зигмунд Фрейд задержался в больнице. Он пишет любовное письмо. «Вечер субботы» указан не случайно. Доктор Фрейд придает значение точным датам, он всему придает значение. Рассудок против страсти – тема всей его жизни. В тот вечер победу одержала любовь. Как в сказке: принц стучится в ворота замка.

Иронизировать над собой – в этом весь Фрейд. Даже в тот момент, когда решается его судьба. Он только что получил вожделенную стипендию для стажировки за границей. А ведь ему уже снилось, что деньги отдадут более достойному кандидату! Вне себя от счастья, Фрейд пишет в Гамбург своей невесте Марте. Он все же поедет в Париж – ко всемирно известному неврологу Жану Мартину Шарко.

То, что он там увидит, услышит и сохранит в памяти, сделает молодого приват-доцента из Вены тем Фрейдом, которого знает весь мир. Поездка в Париж – начало его долгого путешествия в область незнаемого, в сферу «Оно». Через 15 лет в «Толковании сновидений» Фрейд напишет: «Бессознательное есть истинно реальное психическое». Кто упрекнет его за скромную фантазию о бессмертии в письме к принцессе?

Сигизмунд-Шломо Фрейд (так записано на семейной Торе, которую отец преподнес ему на 35-летие) появился на свет 6 мая 1856 года в моравском городке Фрейберг. Через три года дела его отца Якова Фрейда, бедного торговца шерстью, пошли из рук вон плохо. Семья перебралась в Вену. Наступили тяжелые времена. Добрую половину жизни Фрейда преследовал страх бедности. Когда ему было 43 года, он писал другу: «Деньги действуют на меня, как веселящий газ». Позже Фрейд отказался от данных при рождении имен. Поступив в 17 лет на медицинский факультет Венского университета, Сигизмунд стал Зигмундом, а имя Шломо никогда не употреблял вообще. Хотя с детства его завораживал Ветхий Завет и на протяжении всей жизни он признавался в приверженности иудаизму, Фрейд по всей вероятности чувствовал себя атеистом и еврейские праздники никогда не отмечал. К тому времени, когда Зигмунд (30 лет) сразу после обязательной годовой армейской службы женился на своей Мартхен, внучке бывшего гамбургского раввина Бернейса, он был убежденным сторонником естественнонаучной медицины.

Для Фрейда это научное направление в первую очередь было связано с именем Эрнста Брюкке, его покровителя в годы учебы в университете. Знаменитый физиолог привил Зигмунду любовь к научной точности. До ночи просиживая в лаборатории и изучая под микроскопом нервные клетки рыб и раков, Зигмунд даже изобрел новый способ окрашивания срезов нервной ткани. Он всегда помнил учителя, и назвал Эрнстом своего третьего сына.

Были у Фрейда и другие герои. Кумиром его молодости стал Оливер Кромвель, вождь гражданских войн в Англии XVII века. (Второй сын Фрейда получил имя Оливер.) А своего первенца Жана Мартина Фрейд назвал в честь Шарко, с которым встретился поздней осенью 1885 года.

Необычные лекции француза скорее следовало бы назвать спектаклями. Шарко погружал страдающих истерией пациенток в гипнотический сон, затем с помощью внушений и воздействия на определенные зоны мышц вызывал хаотическое смешение симптомов. У некоторых женщин наблюдалась ригидная каталепсия: они цепенели, совершенно не реагировали даже на уколы иглой. Другие же неестественно выворачивали руки и ноги, кричали, стонали и принимали двусмысленные «позы страсти», как называл это Шарко. Вполне вероятно, что некоторые из этих истерических припадков, свидетелями которых был Фрейд, заканчивались оргазмом.

Во времена античности истерию считали исключительно женским заболеванием, вызванным нарушениями кровообращения в матке (hystera по-гречески). В XIX веке постепенно поняли, что дело в нервном расстройстве, неврозе. Сегодня врачи предпочитают говорить не об истерии, а о конверсионных расстройствах. К ним, например, относят параличи, которые нельзя объяснить неврологическими заболеваниями. Эти случаи связаны со стрессами, влияющими на лимбическую систему мозга.

Шарко одним из первых выявил истерию у мужчин. На его взгляд, она обусловлена функциональными изменениями в мозге после психической травмы – например, пережитой аварии на железной дороге, стресса из-за смерти любимого человека и так далее. Он считал, что причиной заболевания могут являться физические повреждения или аффекты. Шарко уже ступил одной ногой на нейтральную полосу между мозгом и Psyche, в ту сферу, которая исчезает в неявном.

Гипноз вызывает и устраняет каталепсию у истеричек? Шарко делает вывод: мозгом и телом управляют психические образы и идеи. Усердно изучавший физиологию рыб и раков Фрейд озадачен: «Истерия ведет себя так, словно бы никакой анатомии мозга не существует».

Вена, 28 декабря 1887 года. Фрейд пишет в Берлин врачу-отоларингологу Вильгельму Флису – единственному человеку, которому он поверял все радости и сомнения, даже иногда жаловался на проблемы с потенцией. Флис долго был его alter ego. А затем стал врагом. Во втором из почти трех сотен писем к Флису Фрейд пишет: «Я увлекся гипнозом и добился мелких, но примечательных успехов».

Это был период экспериментов. По возвращении из Парижа Фрейд открыл частную практику, располагая весьма узким репертуаром методов лечения – массаж, электротерапия, гипноз. Он проводил гипнотические сеансы с известными в Вене людьми – с баронессой фон Либен (вошедшей в литературу по психоанализу как «госпожа Сесилия М.»), с богатой вдовой Фанни Мо-зер («Эмми фон Н.»). Однако гипноз не просто метод лечения – это люк, по которому Фрейд спускался в скрытые области Psyche. Его пациенты извлекали из глубин памяти переживания, которые они не могли вспомнить, находясь в ясном сознании.

В конце 1892 года Фрейд сообщил Флису, что теория истерии готова. Вскоре вышла совместная работа Фрейда и Брейера «О психических механизмах истерии. Предварительное сообщение». В ней был провозглашен один из ключевых принципов психоанализа: «Истерический больной страдает большей частью от вытесненных воспоминаний». Такие воспоминания – возвращение прошлого, которое никогда не проходит. Фрейд нашел свою научную тему. Его приемная в Вене по адресу Берггассе, 19 становится настоящей лабораторией изучения воспоминаний. В этот дом Фрейд переехал в 1891 году. А покинул его только через 47 лет, в 1938-м, сбежав от преследований нацистов в Лондон. Квартира, в которой жила большая семья (до 1895 года родились сыновья Жан Мартин, Оливер, Эрнст, дочери Матильда, Софи и Анна), находится на втором этаже. Кабинет, где Фрейд принимал пациентов, был прямо под ней, позже – в соседней квартире на том же этаже. Это уместившаяся на 40 кв. м «вселенная Фрейда»: разделенные дверью приемная со знаменитой кушеткой и кабинет. Здесь Фрейд хранил свою разрастающуюся коллекцию – сотни античных статуэток. Сигары и древности – его страсть. Археология была его хобби и, возможно, идеалом науки. Он говорил о слоях, которые нужно вскрыть, добираясь «до самого ценного, скрытого в глубинах души». Психоаналитик – археолог души. Раскапывать и толковать – вот, что Зигмунд Фрейд считал своей настоящей работой.

На Берггассе у него уже был важный рабочий инструмент – кушетка. Подарок одной благодарной пациентки. Позже исследования нейробиологов подтвердили: положение, которое мы придаем нашему телу, действительно влияет на мыслительные процессы. Если пациент постоянно видит мимику сидящего напротив аналитика, возникает обратная связь, и она влияет на мышление. Положение лежа высвобождает наш внутренний взор, расшатывая логические связи. Эту расслабленность Фрейд возвел в принцип, разработав технику свободных ассоциаций. Не все пациенты поддавались гипнозу. Тогда он укладывал их на кушетку и просил рассказывать все, что придет на ум – не контролируя фантазию.

Но фантазии, указывающие на вытесненные переживания, зачастую вызывают у нас яростное эмоциональное сопротивление. Фрейду понадобился не один год, чтобы усовершенствовать свой метод и из агрессивного «врача-следователя» превратиться в слушателя, который толкует поток мыслей и сопровождающие их эмоции. По обрывкам ассоциаций он реконструировал скрытые воспоминания, о которых сами рассказчики, как им казалось, давно забыли. Фрейд путешествовал в прошлое – в детство своих пациентов. И там обнаружилась тема, которой он будет заниматься всегда – детская сексуальность.

«Дорогой Вильгельм! – пишет Фрейд 15 октября 1895 года Флису. – Поверял ли я уже тебе великую клиническую тайну? Истерия – следствие пережитого страха в досексу-альный период. Невроз навязчивых состояний – следствие сексуального удовольствия в досексуальном возрасте. «До-сексуальный» это, строго говоря, допубертатный».

На другой день Фрейд добавляет к сказанному: «Инфантильные сексуальные страхи и желания – вот решение загадки истерии и невроза навязчивых состояний. Теперь я уверен: оба эти невроза абсолютно излечимы. Я испытываю что-то вроде тихой радости – почти сорок лет прожиты не напрасно».

Эта теория, связанная с совращением в детском возрасте, дала Фрейду первый ключ к пониманию неврозов.

Его теория как нельзя лучше соответствовала духу эпохи. Вена той поры – это пышное цветение эротизма. В столице империи насчитывалось до 40 000 проституток, нигде в Европе не печаталось столько порнографических открыток. Правда, сексуальная свобода распространялась исключительно на мужчин – девушки из приличных семейств должны были вести себя «по-ангельски». Хотя о женской сексуальности – любимой теме рассказов венского врача и писателя Артура Шницлера – вовсю судачили в узком кругу.

«Все пришло в движение, сексуальная история привлекает людей», – писал Фрейд в конце 1893 года. Он, как и многие врачи той эпохи, был уверен, что мастурбация и coitus interruptus (прерванный половой акт) – могут привести к развитию невроза. Доктор Фрейд, в приемной которого говорили о сексе, становится модным врачом. Тем более модным, что он все ближе подходит к теме детской сексуальности – на протяжении многих веков считавшейся запретной и, в представлении публики, «взрывоопасной».

В конце 1895 года в знаменитой «Рождественской сказке» – рукописи, посланной вместе с новогодним поздравлением Флису, Фрейд формулирует несколько важных идей. Он пишет, что невроз могут порождать ускользающие от сознания аффекты («конфликт, упрек, оскорбление, скорбь») – последствия травмировавших нас в далеком детстве переживаний сексуального толка. Невроз навязчивых состояний Фрейд объясняет так: в детстве пациента было некое сексуальное переживание – слишком болезненное для незрелого сознания и потому вытесненное в бессознательное, «забытое». Ребенок давно стал взрослым, но необъяснимое чувство вины, мучительное ощущение нечистой совести и готовность «быть наказанным» (неизвестно за что) подталкивают его к навязчивому поведению. В моем детстве было нечто «плохое», из-за чего я испытываю чувство вины – так не лучше ли для меня, во избежание новой вины, переживать угрызения совести? Невротическое поведение – это бастион, который Psychе воздвигает, защищаясь от угрожающего ей прошлого. В «Рождественской сказке» проглядывает новый образ бессознательного – это вечное поле битвы, где маневрируют противоборствующие силы. Неслучайно Фрейд использует военные термины – «защита», «вытеснение», «побежденное Я».

Но кто кого защищает, кто и что вытесняет, кто наконец одерживает победу? Кто эти актеры на подмостках нашей биографии? Позже Фрейд назовет их: «Оно», «Я», «Сверх-Я». По его мнению, невозможно объяснить разрушающие личность невротические конфликты, если исходить из того, что она представляет собой единое целое. И Фрейд разделяет ее на составляющие, на части. Каждая из них играет собственную роль и преследует собственные интересы. «Оно» – это бурлящий котел страстей и влечений. «Сверх-Я» – инстанция совести, возникающая главным образом в результате столкновения с авторитетом отца. Наделенное разумом «Я» выступает посредником между желанием и реальностью, внутренним и внешним миром, между «Оно» и «Сверх-Я». Поэтому «Я» всегда «сидит между двух стульев». Оно должно сносить оскорбления и защищать своего «носителя» от конфликтов – защищать ценой невроза. Здесь обнаруживается глубокое убеждение венского ученого – человек бесконечно уязвим. Фрейд в полной мере испытал это на себе, когда в апреле 1896 года (именно в том году он впервые употребил понятие «психоанализ») читал перед венскими психиатрами доклад о детских сексуальных переживаниях. В ярости он пишет Флису: «Мой доклад нашел у этих ослов ледяной прием и странную оценку – научная сказка. И это после того, как им показали решение проблемы, над которой люди бились тысячи лет!» Разгневанный Фрейд выражается без обиняков: «А шли бы они подальше!»

Немудрено: он предъявил коллегам разработанную, можно сказать, тщательно разжеванную теорию, но они ее не поняли! А обидеть Фрейда легко: он раздражается, услышав даже намек на непонимание или критику. Связи ученого с миром никогда не были простыми, его отношения с людьми противоречивы: «Близкий друг и заклятый враг всегда были необходимы мне», – признавался Фрейд. Нередко они соединялись в одном человеке.

Похоже, новая фаза в развитии теории неврозов совпадает со смертью отца Фрейда в октябре 1896 года. Пережив «решающую потерю в жизни мужчины», Фрейд все пристальнее анализирует свои сновидения. Размышляя об отце, он углубляется в собственное детство.

В письмах к Флису описываются поистине дикие истории. Пациенты Фрейда затравлены в детстве извращенцами-взрослыми. «К сожалению, мой отец был одним из этих извращенцев и виноват в том, что истериками стали брат и младшие сестры», – пишет Фрейд своему другу в Берлин.
И все-таки он еще не убежден в собственной правоте. Конечно, всех этих добропорядочных бюргеров в солидных сюртуках Фрейд считает вполне способными на сексуальное насилие, но «частота, с которой встречаются неврозы, заставляет меня в этом усомниться». В мае 1897 года он пишет: «Во мне все бродит и кипит; смутное ожидание, что скоро что-то случится».

И наконец знаменитое письмо 21 сентября 1897 года. Вернувшись из поездки по Италии, Фрейд пишет Флису: «Я снова здесь, свежий, веселый, без гроша в кармане, и пока что без занятий. И хочу немедленно рассказать тебе о тайне, которая в последнее время забрезжила мне. Я больше не верю в мои neurotica».

Фрейд еще раз перечисляет все, что его смущает. Во-первых, гипотеза сексуальных злоупотреблений ни разу не помогла по-настоящему довести анализ до конца. Во-вторых, ввиду распространенности истерии слишком многие должны были столкнуться с извращенцами-взрослыми. В-третьих, когда больной на кушетке погружается в воспоминания, не всегда понятно, сталкиваемся мы с вымыслом или с фактом биографии.

Полтора года назад Фрейд был в ярости, когда венские коллеги назвали «научной сказкой» его идею, что невроз всегда можно объяснить пережитыми в детстве совращениями. Теперь Фрейд сам отвергает свою теорию…

Хотя вернее сказать, он ее не отвергает – скорее перестраивает. Хорошо, пусть реального совращения не было, но разве не могут вызвать невроз фантазии на эту тему? Разве можно сбрасывать со счетов силу бессознательного?

Анализируя свои сны, Фрейд углубляется в детские годы. Фигура собственного отца теперь видится ему совершенно иначе. («Старик не играл никакой активной роли».) И вдруг он обнаруживает в своем прошлом, что желал смерти младшему брату. А главное, в нем вновь вспыхивает прежнее обожание матери, обожание, которое Фрейд пережил в детстве, когда случайно увидел ее, юную и красивую, обнаженной.

В октябре он пишет Флису: «Я обнаружил в себе влюбленность в мать и ревность к отцу и считаю это всеобъемлющим событием моего детства. Если это так, то становится понятна чарующая власть царя Эдипа. Каждый был когда-то в детских фантазиях таким Эдипом – и отшатнулся в ужасе».

Мысль Фрейда ясна: в большинстве случаев нельзя установить факт сексуальных отношений между родителями и детьми. Его просто не было. Но желания и фантазии, чувства любви, страха и отчаяния уже есть у ребенка. И порождаемые ими конфликты могут определить его жизнь. Для ценителя античности Фрейда миф об Эдипе, который, не ведая того, убивает отца и берет в жены мать, – почти доказательство того, что сексуальные фантазии не являются призрачными порождениями незрелого ума. Эдип – первоноси-тель присущей всем людям фантазии, и за ней скрываются судьбоносные, роковые силы…

Эти силы – влечения. На протяжении всей жизни Фрейд говорил о сексуальных влечениях, о стремлении к самосохранению, о тяге к смерти (пожалуй, самая спорная из его идей). Влечения – это мост между телом и душой. Стремление снять сексуальное напряжение вызывает у нашего «Оно» непреодолимые желания. Поэтому ребенок, любящий и ревнивый, способен на такие мощные фантазии.

Фрейд принял горькую правду о мире желаний. В письмах Флису он упоминает «оконечность звезд» и «оконечность души этого мира», внешнюю и внутреннюю реальность. Стоящему между ними «Я» приходится ладить и с тем, и с другим. Более трагического образа современного индивидуума – нового Человека Психологического – Фрейд просто не мог выдумать.

Фрейд не слишком-то усложнял жизнь своим оппонентам. Субъективно истолкованные истории болезней, его любовь к языку мифологии, его провоцирующие обобщения… Теория психоанализа с самого начала выглядела уязвимой – и противники не заставили себя долго ждать.